— Ты ведь из аристократов, — заявила она, когда Гвинейра сказала, что считает это неуместным. — Значит, твой ребенок обязательно будет в бесконечном списке наследников британского трона!
Гвинейра надеялась, что Джеральд этого не слышал. Она знала, что ради внука гордый дедушка вполне способен посягнуть на жизнь королевы и ее наследников. Однако пока что Джеральд ограничился лишь тем, что включил изображение короны в клеймо Киворд-Стейшн. Недавно он купил несколько коров и теперь нуждался в официально зарегистрированном знаке для своей фермы. Лукас по настоянию отца нарисовал герб Киворд-Стейшн, объединяющий корону Гвинейры и щит, который отсылал к имени Уорден — «защитник».
Франсин постоянно шутила и пребывала в отличном расположении духа. Ее присутствие пошло Гвинейре на пользу: у будущей молодой мамы не возникало страха перед родами. Однако вместо этого Гвин начала испытывать приступы ревности — Франсин уже совершенно забыла о юном Кендлере и с утра до вечера бредила Джеймсом МакКензи.
— Он интересуется мной, я уверена! — взволнованно рассказывала юная гостья. — Каждый раз, увидев меня, он начинает задавать вопросы. О моей работе и о том, как ты себя чувствуешь. Такой милый! И видно, что старается говорить о том, что мне интересно. Иначе зачем бы он стал спрашивать, когда ты разрешишься от бремени!
У Гвинейры на этот счет были свои соображения, и она считала, что со стороны Джеймса было довольно рискованно так неприкрыто выказывать свой интерес. С другой стороны, она очень скучала по нему и его близости, которая могла бы хоть как-то ее утешить. Гвин хотелось, чтобы Джеймс мог положить руку ей на живот и разделить с ней радость первых движений, которые ребенок совершал в ее теле. Каждый раз, когда малыш толкался, молодая женщина вспоминала о том, с каким счастливым лицом Джеймс смотрел на новорожденного Рубена, и об их разговоре в конюшне, который произошел незадолго до того, как должна была ожеребиться Игрэн.
— Вы чувствуете жеребенка, мисс Гвин? — с сияющей улыбкой спросил МакКензи. — Он двигается. Поговорите с ним сейчас, мисс Гвин. Тогда, появившись на свет, он уже будет знать ваш голос.
Теперь Гвинейра говорила со своим ребенком, комната которого была уже полностью готова. Рядом с кроватью Гвин стояла колыбель — чудо из голубого и золотисто-желтого шелка, которое под руководством Лукаса соорудила Кири. И даже имя для малыша уже выбрали: Пол Джеральд Теренс Уорден. Пол — в честь отца Джеральда.
— Следующего сына мы можем назвать в честь твоего деда, — великодушно предложил свекор. — Но первым делом мне хотелось бы основать определенную традицию...
Для Гвинейры имя ребенка не имело особого значения. С каждым днем ей становилось все тяжелее носить его в себе, и она не могла дождаться, когда он наконец-то появится на свет. Гвин уличила себя в том, что просчитывает срок, соотнося время рождения ребенка со своими прошлогодними приключениями. «Если он родится сегодня, значит, мы зачали его у озера... — думала она. — А если подождем до следующей недели, то он дитя тумана... маленький воин, зачатый в кругу камней...»
Девушка помнила каждое нежное слово и прикосновение Джеймса, тосковала по нему и порой плакала во сне.
Роды начались утром в один из дней ноября, погода которого соответствовала погожему июньскому дню в далекой Англии. Последние недели почти каждый день шел дождь, но сегодня солнце взошло на ясном небе, в саду распустились розы, а яркие весенние цветы, которые так любила Гвинейра, предстали во всей своей красе.
— Как все это красиво! — промолвила Франсин, накрывая небольшой столик, стоявший перед окном эркера. Они с Гвинейрой как раз собирались завтракать. — Нужно обязательно убедить маму посадить хоть немного цветов, а то на нашей грядке растут одни овощи. Ну и рата, конечно.
Гвинейра хотела сказать, что она с первых дней в Новой Зеландии влюбилась в этот куст, усыпанный яркими красными цветками, как вдруг почувствовала резкую боль и поняла, что у нее отходят воды.
Роды Гвинейры были нелегкими. Будучи здоровой и хорошо развитой девушкой, она все же имела свои трудности. Вопреки опасениям леди Силкхэм, постоянная езда Гвинейры на лошади не привела к выкидышу, но слишком укрепила мускулатуру ее таза, затруднив проход ребенка по родовым путям. Конечно же, Франсин неустанно уверяла Гвинейру, что все в порядке и ребенок лежит как надо, но это не могло удержать роженицу от криков и даже проклятий. Благо, что Лукас их не слышал. К счастью, рядом с Гвин хотя бы никто не рыдал — девушка не знала, как бы она выдержала причитания Дороти, если бы та присутствовала при родах. Кири, которая помогала Франсин, оставалась совершенно спокойной.
— Ребенок здоровый. Так сказать Матахоруа. Она никогда не ошибаться.
А вот за дверью спальни Гвинейры разыгрался настоящий ад. Сначала Джеральд просто ждал, затем начал беспокоиться, а вечером готов был наброситься на каждого, кто попадался ему под руку. В конце концов он напился до полубессознательного состояния и последние часы родов проспал в своем кресле в гостиной. Лукас волновался тихо, пил умеренно, как и подобает джентльмену. Тем не менее Уорден-младший тоже устал от длительного ожидания и задремал. Но его сон был неглубоким. Как только из комнат Гвинейры доносился какой-нибудь шум, Лукас поднимал голову и даже во второй половине ночи требовал, чтобы Кири почаще спускалась и сообщала ему, что происходит наверху.
— Мистер Лукас такой заботливый! — сказала служанка Гвин.